«Мягкая сила» в международной политической коммуникации: подходы к интерпретации концепции

Кошкар-оол Арина Александровна
Институт бизнеса и делового администрирования
РАНХиГС
119571 Москва, проспект Вернадского, 82, стр.1
E-mail: koshkar-ool2017@yandex.ru

Аннотация: Современные постиндустриальные государства, в условиях внедрения новых прорывных технологий и усиления глобализационных процессов в интересах сохранения конкурентоспособности в сфере международных отношений переориентируют во все возрастающих масштабах свое проецирование в международной коммуникации с инструментария принуждения на методику т.н. «предложения». Распределение ограниченных экономических благ зависит от использования уже не столько традиционных факторов производства – земли и физического труда, сколько от эксплуатации непосредственно связанных с личностью субъекта факторов производства – предпринимательства, капитала, информации. Эффект силовых методов разрешения противоречий между государствами переформатируется в страновую конкуренцию преимущественно ненасильственного противоборства, что послужило побудительным мотивом образования специфического политологического термина “мягкая сила”, логически интегрирующего в себе использование невоенных методов конкуренции и разрешения конфликтов между участниками международного общения.

В статье на основе опыта США, Великобритании, Японии и КНР анализируется специфика подходов к интерпретации принципов и функционала политики «мягкой силы» в контексте политико-идеологической активности различных стран мира в сфере международной политической коммуникации.

Ключевые слова: “мягкая сила”; политическая система; коммуникация.

Термин “мягкая сила” (англ. “soft power”) был введен в научный оборот Джозефом Наем – американским политологом, профессором Гарвардского университета, занимавшего в 90-е гг. XXв. высокие государственные посты – председателя Национального разведывательного совета (1993-1994), заместителя министра обороны по вопросам международной безопасности (1994-1995) и др.

Свою теоретическую концепцию “мягкая сила” получила в 1990 г., когда Дж. Най опубликовал статью под названием “Soft power” [33, с.153-171] (журнал “Foreign Policy”). Впрочем, говорить о какой-то конкретной дате теоретического оформления “soft power” не приходится, так как Дж. Най и ранее [28] подвергал критическому осмыслению феномен “силы” в международных отношениях.

Презюмируя примат рыночного устройства экономической системы, Дж. Най размышляет о том значении, которое приобрели негосударственные акторы, в первую очередь – транснациональные корпорации. В этих изменяющихся условиях возрастает роль информационных технологий и коммуникации, и успех государства зависит не только от военной или экономической мощи, но и от способности быть привлекательным, добиваясь того, чтобы “другие хотели того же, чего хочешь ты” [33, с.168].

 Развитие технологий, “постиндустриализация” общества во-многом нивелируют значение традиционных методов политической коммуникации, которые в своей совокупности интегрированы в понятие “жесткой силы”. Под “жесткой силой” Дж. Най подразумевает использование во внешней политике таких властных средств, как, например, военное вмешательство и экономическое давление [33, с.168].“Жесткое могущество” – это способность к принуждению, обусловленная материальной мощью страны.

Продолжая свою мысль, автор писал о том, что США необходимо обратиться к новой форме силы, которая бы позволяла государству изменить ситуацию таким образом, чтобы другие страны развивали предпочтения или определяли свои интересы так, чтобы они согласовывались с его собственными интересами. Выстраивая свою концепцию, исходя из вышесказанного, Дж. Най дает следующую трактовку “мягкой силе”: “…способность привлекать других на свою сторону, добиваясь поддержки собственной повестки дня в международных отношениях путем демонстрации культурно-нравственных ценностей, привлекательности политического курса и эффективности политических институтов страны” [33, с.168].

Действительно, “мягкая сила” представляет собой крайне специфическую, порожденную условиями современного мира, концепцию, понимание которой невозможно без обращения к исследованиям о трансформации “силы” как политического явления в конце XX – начале XXI веков [9].

Философско-психологическое обоснование элементов “мягкой силы” получило значительное освещение в работах философов – Жана Бодрийяра (понятие “соблазна”) и Жиля Липовецкого (категория “обольщение”) [14, с.176].

Так, Жану Бодрийяру принадлежит важная роль во введении в философский научный оборот понятия “соблазна” в качестве категории, обозначающей силовое властное воздействие, осуществляемое в пространстве символических образов. Соблазн, по Бодрийяру, представляет собой господство над символической вселенной, над царством видимостей. В мире образов, имиджей и виртуальных объектов соблазн становится силой, воздействие которой превосходит по своему влиянию все другие способы властвования.

Обольщение как инструмент “мягкой силы” интерпретируется философом Жилем Липовецким. В его интерпретации обольщение выступает особой стратегией, пронизывающей все современные реалии – политику, производство, образование, сферу услуг, повседневный быт. Стратегия обольщения – это соблазн богатством выбора, изобилием потребительских благ, это стимуляция все новых и новых запросов. Сила обольщения – в увеличении свободы выбора для индивида, в гибкости предложений, соответствующих его пожеланиям.

В рамках данных философских воззрений возможно проследить основные методологические рамки “soft power” в политике государств: распространение культуры своей страны, формирование привлекательного имиджа и т.д. посредством распространения символических образов, “обольщая” и “соблазняя” объекты своей “мягкой силы”.

На наш взгляд, научную концепцию “мягкой силы” в трактовке Дж. Ная представляется возможным также рассматривать как непосредственную часть “мягкой силы” собственно Соединенных Штатов Америки. Данный вывод представляется нам обоснованным в силу ряда причин, хотя и лишает концепцию “мягкой силы” научного подтекста, так как в этом случае “soft power” теряет свою объективность в пользу приобретения “идеологизированного” статуса.

Анализ развития взглядов Дж. Ная на “мягкую силу”, а также интерпретация “soft power” другими авторами, трактующими научную концепцию Дж. Ная, позволяет сделать нам ряд важных научных выводов относительно смыслового наполнения понятия “soft power” для целей дальнейшего исследования данного феномена современной политической коммуникации.

Во-первых, Джозеф Най, будучи основоположником “soft power”, и, соответственно, главным транслятором смыслового наполнения понятия “мягкой силы”, неоднократно допускал со своей стороны ряд описательных умозаключений относительно понимания “мягкой силы” другими странами. В частности, Дж. Най указывал на то, что в России и Китае неправильно понимают идею “мягкой силы” [35].

Об идеологической “нагруженности” “мягкой силы” говорили и западные аналитики. Например, отмечается, что Дж. Най смотрит на “мягкую силу” с точки зрения “представления американских целей более привлекательными для мира”, он пытается “понять мир, не выходя из дома” [38].

Нужно добавить, что первоначальные работы Джозефа Ная в области “soft power” носили америкоцентричный характер, были посвящены обзору используемых США методик “мягкой силы” как главной причины победы Соединенных Штатов в “холодной войне”. Будучи, в первую очередь, американским политическим консультантом, Дж. Най, хотел он того или нет, поставил американскую “soft power” в качестве образца при проведении компаративистского анализа “мягкой силы” других стран. В частности, это придало такому элементу категории “soft power”, как политические ценности, заведомо либерально-демократический характер. Данное, в свою очередь, обусловило появление весьма субъективных мнений относительно отсутствия у некоторых стран “soft power”, политический режим которых нельзя причислить к либерально-демократическим.

Во-вторых, кроме указанной нами идеологической “нагруженности”, концепт “soft power” является не статичной, а динамической политологической категорией.

На данную особенность, в частности, обращал внимание и сам Джозеф Най. В своей книге “Будущее власти”, ученый прямо утверждает, что “мягкая сила” является скорее дескриптивной, чем нормативной концепцией [33, с.168].

В пользу мнения о дескриптивности “soft power” говорит следующее. Непосредственно в Соединенных Штатах Америки данное понятие неоднократно подвергалось научной ревизии. Хронологически отправной датой начала процесса ревизии “soft power” стала трагедия 11 сентября 2001 г. После этого события новым принципом, которому призвана была подчиняться внешняя политика США, была провозглашена борьба с глобальным терроризмом. Данный вектор развития внешней политики США инспирировал процесс пересмотра “soft power”, что лучше всего выразил сам автор концепции ‘мягкой силы”.

Так, в 2004 г. Джозеф Най в своем исследовании The Means to success in World Politics предложил отныне оперировать понятием “умная сила”. Новый термин, по признанию автора, был применен для того, чтобы скорректировать неверное восприятие того, что только одна “мягкая сила” может выдавать эффективную внешнюю политику: “Я определил “умную силу” как способность сочетать ресурсы “твердой” и “мягкой силы” [31, с.8]. Таким образом, логическое содержание термина “soft power” значительно расширилось, приобрело еще более эклектичный, и, как мы считаем, более эвентуальный (случайный) характер с точки зрения использования инструментов для своей практической апробации. Данные факты позволяют нам сделать вывод о том, что установление какого-либо закрытого перечня инструментария “мягкой силы” не соответствуют практическим опытам применения “soft power”.

Между тем, в одной из своих последних статей, Джозеф Най, описывая конвергенцию Китаем ресурсов “мягкой силы” и “жесткой силы” интегрирует такую практику не в понятие “умной силы”, а в понятие “острой силы” [12], что должно, по мнению автора, служить “водоразделом” между практиками государств с либерально-демократическим режимом и государствами с недемократическим политическим режимом.

Другим аргументом в пользу мнения о дескриптивности рассматриваемой концепции является рецепция политико-экспертным сообществом данной методы ведения внешней политики других государств, приспособления “soft power” под специфические национальные условия соответствующих стран.

Наиболее ярко спецификация концепции “мягкой силы” представлена опытом Китая. Так, первую китайскую статью о “мягкой силе” написал председатель департамента международной политики в университете Фудань и советник президента Цзян Цзэминя Ван Хунин в 1993 г. – “Культура как национальная сила: мягкая сила”. В этой статье Ван Хунин утверждает, что культура является главным источником “мягкой силы” государства [40, с.95]. Китайские аналитики и до сих пор следуют за этим тезисом: сформировалась так называемая “культурная школа”, представители которой считают ядром “мягкой силы” государства именно культуру. В противовес данному направлению сложился противоположный взгляд представителей “политической школы”, которые заявляют о том (например, Янь Сюэтун), что наращивание культурной силы не означает укрепления “мягкой силы” государства [29, с.143].

Кроме того, необходимо помнить, что Джозеф Най напоминал о второстепенной роли государства в области культуры [34, с.95], что никак не соотносится с китайским опытом проведения политики продвижения культуры (Китай использует именно государственные ведомства и организации для транслирования “мягкой силы” культуры Китая).

Таким образом, первоначальный политологический анализ концепции “мягкая сила” позволяет сделать несколько выводов:

1. Концепция “мягкой силы” является американоцентричной политической категорией, основные составляющие которой не могут быть проецированы на ряд других стран как экспортеров “мягкой силы”;
2. Концепция “мягкой силы” является не нормативной (статичной), а дескриптивной (динамической) концепцией, основные элементы которой разнятся в зависимости от страны-экспортера “мягкой силы”;
3. Современный инструментарий “мягкой силы” предполагает соотношение такового с эксплуатацией основных факторов производства – предпринимательством, капиталом, информацией.

Вышесказанное позволяет нам сделать главный вывод относительно “soft power” как научной категории:

1. Так как “мягкая сила” одного государства не может служить образцом для анализа “soft power” другого государства, “мягкая сила” в её интерпретации Джозефом Наем как научная категория не может использоваться нами при исследовании “soft power” какого-либо другого государства. Противное будет означать нарушение логического закона тождества, понимаемого нами как требование от понятия (суждения, мысли) сохранять на протяжении всего рассуждения один и тот же смысл.
2. Использование американской политической концепции “мягкая сила” будет означать заведомо поверхностное отношение к специфике “мягкой силы” другого государства, или, научно говоря, реализовывать принцип “экономии мышления”, что недопустимо, учитывая уникальность опыта других государств.

Относительность концепции “мягкой силы” в её первоначальной интерпретации обнаруживает необходимость определиться с неким “общим знаменателем”, в логические рамки которого можно было бы интегрировать основные методики “soft power”. Можно ли вывести такой “общий знаменатель”?

Безусловно, что проведение подобной логической операции позволило бы нам подойти к исследованию проблемы более определенно, а, значит, более точно и логически достоверно.

Тем не менее, попытка вывести такой “общий знаменатель” сталкивалась бы с противоречием, рассмотренным нами выше, ведь вывести закрытый перечень методики “soft power” невозможно – слишком сильна специфика политических ресурсов каждого отдельного государства, которые путем их эксплуатации и экспортизации и становятся “мягкой силой” такого государства.

Между тем, рассмотренные нами тенденции, которые инициировали введение в научный оборот категории “soft power”, предопределили специфику используемых методик “мягкой силы”, что можно выделить в отдельную группу квалифицирующих признаков:

1. Инструменты “мягкой силы” определяются спецификой социально-экономического развития общества на данном этапе, что проявляется во взаимозависимости механизмов “soft power” и заинтересованности государств в рациональной эксплуатации факторов производства – предпринимательства, капитала, информации.
2. Инструменты “мягкой силы” по характеру своего действия лишены силовых, военных, иных принудительных элементов.
3. Инструменты “мягкой силы” оперируют категориями “предложение”, “обольщение”, “соблазн”. Данные составляющие логически интегрируются в понятие “международный имидж” соответствующего государства [10].

Отметим, что, несмотря на выявленную относительность концепции “мягкой силы” в её интерпретации Дж. Наем, научная заслуга последнего состоит в фиксации закономерностей развития понятия “сила” в рамках международного политического общения, а также тех факторов, которые инспирировали появление таких закономерностей. Более того, именно такая трактовка, опирающаяся не на некий закрытый перечень механизмов “мягкой силы” (“культура, политические ценности, внешняя политика”), а на использование “мягкой силы” в связи с заинтересованностью государства в том или ином факторе производства позволяет нам причислить тот или иной элемент политики такого государства к “soft power”. Проще говоря, дело не в том, что есть некий закрытый перечень методик “soft power”, а в том, что есть определенные цели, достижение которых возможно только при использовании “мягкой силы”, и именно исходя из этого формируется “арсенал” “soft power”. Современная социально-экономическая трансформация делает “мягкую силу” неизбежной составляющей политики развитых государств, а утверждения, презюмирующие отсутствие “soft power” у какого-либо развитого (напр., Китая) государства, являются несостоятельными.

Такой элемент “мягкой силы”, как “политические ценности”, традиционно актуален для западных государств – США, Великобритании и т.п., однако таковой сложно вписывается в “мягкую мощь”, например, Китая. Можно ли, на этом основании, утверждать, что у Китая нет “soft power”? Считаем, что нет. Другое дело, что при преследовании одинаковых целей указанными странами используются разные методики, однако таковые попадают под признаки инструмента “soft power”, которые мы привели выше и которые попытаемся конкретизировать в дальнейшем.

Проследим взаимозависимость между заинтересованностью государства в факторах производства – предпринимательстве, капитале, информации и методами, которыми таковые цели достигаются на примере наиболее активных государства.

Так, ключевым институтом “мягкой силы” США является Агентство США по международному развитию, образованное в 1961 г. Обратим внимание на сферы реализации “мягкой силы” США:

1. Культура и продвижение языка (программы в рамках Американского совета по международному образованию – Совета США по международному развитию, и пр., а также через некоторые неправительственные организации (например, Совет по международным образовательным обменам).
2. Сотрудничество в области образования, научно-техническое и инновационное сотрудничество (также в рамках ACIE, USAID и пр.)
3. Развитие деловых связей, которым занимается “Фонд экономической поддержки” “Поддержка Европы, Евразии и Центральной Азии” а также некоторые неправительственные организации (например, Центр международного частного предпринимательства).
4. Развитие общественной дипломатии и содействие международному развитию (Программы “Миграция и помощь беженцам”) [4, с.140].

Путем логического сопоставления можно легко обнаружить взаимозависимость между указанными нами выше факторами производства и методиками “мягкой силы” США. Укрепление культуры и продвижение языка вкупе с продвижением образования способствуют формированию единого информационного поля (фактор “информация”) в рамках охватываемого США ареала политического влияния. Развитие в области инноваций и деловых связей логически связано с формированием экономической “привлекательности” США как постиндустриальной страны, где инвестирование и научно-технический прогресс лежит в основе экономического роста (фактор “предпринимательство” и “капитал”).

Важнейшим направлением политики “мягкой силы” США является поддержка и развитие своих политических ценностей, причем пролонгация последних сопровождается использованием США “умной силы” как сочетания “мягкой силы” и “твердой силы”.

Так, в марте 2016 г. на основании исполнительного Указа № 13772 США ввели в отношении Северной Кореи экономические и персональные санкции. Одновременно, в качестве дополнения Федеральным Казначейством США, были изданы Генеральные лицензии которые свидетельствуют о намерении усилить курс по либерализации КНДР, в соответствии с которыми разрешены: а) трансфер финансовых и нефинансовых фондов в Северную Корею в некоммерческих целях; б) поддержка мер по построению демократии в КНДР, включая принципы господства права, гражданского участия и ответственного правительства, универсальных прав и фундаментальных свобод граждан; в) поддержка культурных, образовательных и научных обменов, направление в страну необходимой литературы [22].

Более углубленный анализ “soft power” возможен и на примере Великобритании. Ключевым институтом “мягкой силы” Великобритании является основанный в 1934 г. Британский Комитет по отношениям с другими странами, сегодня известный как Британский совет.

Наиболее важными направлениями реализации такой политики является, безусловно, английский язык, который Британский совет называет “самым большим достоянием “мягкой силы” страны [19].

Британское образование также является одним из наиболее существенных ресурсов национальной “мягкой силы”, что признается как в стране, так и за рубежом. Так, Оксфордский и Кембриджский университеты были основаны еще в XIII в. и сегодня входят в десятку лучших университетов мира по версии Times [39]. Однако наибольший для нас интерес представляет акцентуация политики Великобритании в области образования на поддержку кадров (студентов), которые рассматриваются британскими политическими институтами как “перспективные” кадры. Здесь наиболее видна связь между “мягкой силой” и факторами производства – предпринимательством, капиталом, информацией.

Именно зависимость между рациональной эксплуатацией данных ресурсов и возможность привлечь носителей такой рациональности лежит в основе фактов, которые мы приведем в дальнейшем.

К примеру, в отчете Национального офиса аудита 2008 г. перечисляются следующие категории, на которые направлена работа Британского совета: Т1 – высокопоставленные лица, принимающие решения и лидеры; Т2 – важнейшие агенты влияния; действующие или потенциальные лидеры организаций, групп и сетей, разрабатывающие и реализующие определенную политику или имеющие значительное влияние на жизнь и мнение других людей; Т3 –люди, обладающие потенциалом, которым относятся к более молодой возрастной группе. Эта группа включает изучающих английский язык, а также тех, кто планирует обучение за рубежом [18].

Нельзя игнорировать факт того, что пролонгация британских интересов через образование коррелирует с представлением о том, что образовательная политика может преследовать утилитарные политические задачи. Так, министр иностранных дел при правительстве Д. Кэмерона У. Хейг назвал британские университеты “маяками демократических ценностей” для всего мира [24].

Необходимо, на наш взгляд, сказать о том, что кроме вышеуказанных, к элементам “мягкой силы” Великобритании можно отнести английское право. Об этом может свидетельствовать даже не только широкое распространения английского права в бывших колониальных владениях Великобритании, но и на европейском континенте, что парадоксально, учитывая специфику английского права. Например, серьезной актуальностью пользуется институт траста (доверительной собственности), который, несмотря на свою несовместимость с европейскими юридическими представлениями о собственности, приобретают широчайшую популяризацию в Европе – трасты признает судебная практика Франции, институт траста введен в Гражданский Кодекс Нидерландов. Концептуальная дискуссия разгорелась в юридическом сообществе России в связи с англизированными новациями в отечественный Гражданский Кодекс. Например, в текст Гражданского Кодекса России был введен институт эстоппель, счет-эскроу, институт акционерного соглашения, актуализация экономического анализа права – американского научно-методологического направления, породила широкую дискуссию относительно своей пригодности в рамках российского правового поля. Символическим отражением популярности английского права является приоритетный выбор английской юрисдикции при построении своих экономических связей крупными представителями бизнес-сообщества, в том числе, России. Особенности статуса судьи в Англии обеспечивают выбор предпринимателями из других стран именно английский суд как процессуальное средство защиты своих прав.

Кроме того, в публикации Британского совета о роли культуры для ‘мягкой силы” страны под названием “Влияние и привлекательность” многократно повторяются рекомендации правительству опираться на бизнес и НПО. Инициативы, исходящие от правительства, по словам авторов публикации, “воспринимаются с настороженностью и враждебностью” [26]. Перед нами характерная для западных стран методика “soft power” – включение негосударственных акторов в проведение политики “мягкой силы”. Дж. Най акцентировал внимание на второстепенной роли государства в области культуры, что является, по его мнению, важным фактором успеха проводимой “soft power”. Кроме того, Дж. Най призывал к ослаблению патернализма в сфере культуры со стороны Китая [12]. Децентрализованная кооперация как основа “мягкой силы” также характерна для Италии и Германии.

Наш выбор стран-экспортеров “soft power”, таким образом, не является случайным. США и Великобритания считаются наиболее богатыми на ресурсы “мягкой силы” странами, именно американский политолог – Джозеф Най ввел в научный оборот термин “мягкая сила”. Соответственно, определив америкоцентричный характер данной концепции, можно, на примере именно двух рассмотренных стран, проследить соответствие между концепцией Дж. Ная и собственно практиками стран – США и Великобритании. Кроме того, интенсивный экономический рост Китая, активное включение КНР в международные политические процессы, спровоцировало определенную реакцию в США и Великобритании. Например, в программах “мягкой силы” Великобритании отмечается конкуренция со стороны Китая при содействии развитию Африки. Кроме того, английский язык оказывается на третьем месте после китайского и испанского по числу носителей языка, но на первом месте – в качестве второго языка.

Выделенные нами концептуальные элементы “soft power” указанных стран позволяют сделать несколько выводов:

1. Описание практик “soft power” рассмотренных акторов показывает соответствие таковых и элементов “мягкой силы”, которые выделял Джозеф Най. Широкое участие неправительственных организаций, преобладание образования, культуры (в том числе, поп-культуры) при эскалации либерально-демократических ценностей на международное общение позволяют говорить о соответствии основных научных взглядов Дж. Ная и практик “мягкой силы” рассмотренных стран.
2. На основании вышеизложенного, на наш взгляд, оправдано говорить не о закрытом перечне как квалифицирующем признаке “soft power”. Самое важное здесь – не конкретные методики, а цели, достижение которых невозможно без применения определенных механизмов, которые имеют определенные признаки. Современная социально-экономическая ситуация диктует необходимость государствам использовать специфические методы властного воздействия.
3. Данные признаки можно охарактеризовать следующим образом: а) переориентация методик властного воздействия с модели “я принуждаю” на модель “я предлагаю”; б) взаимозависимость между используемыми методами “soft power” и заинтересованность экспортеров “мягкой силы” в факторах производства – предпринимательства, капитала, информации. Соответственно, превалирующими инструментами “soft power” являются образовательные, культурные методики, а также научно-инновационные инструменты воздействия.

В заключение стоит сделать акцент на общей оценке подхода Джозефа Ная к проблематике “soft power”. Теоретическая рефлексия Ная относительно введенного им понятия хронологически совпадает с его же деятельностью на высоких государственных постах США. Возможно, именно в связи с этим научное осмысление трансформации силы в рамках международных отношений проходило в его исследованиях при акцентировании внимания на американских методиках апробации “soft power”, или, точнее сказать – при необходимом превалировании либерально-демократических ценностей в рамках “мягкой силы”, преуменьшения значимости участия государственных структур в ходе проведения практик “soft power”. Показательно, что в 1977 году, когда Най в сотрудничестве с Р. Кеохейном впервые подвергнул феномен силы научной рефлексии в рамках политической коммуникации ученый делал акцент именно на предпосылках трансформации силы, без привязки своего терминологического концепта к опыту определенной страны. К слову, многие из институтов, которые сегодня являются ведущими координационными структурами при апробации “мягкой силы” возникли задолго до формирования теории “soft power” в 1990 г. Агентство по международным связям США – 1961 г., Британский Совет – в 1934 г. Кроме того, еще в 1949 г. было создано Китайское народное общество по изучению международных отношений, которая специализируется на осуществлении связей и обменов с зарубежными политическими деятелями, организации и участии в двусторонних и многосторонних научных конференциях. Созданное в 1981 г. Китайское общество по международному обмену занимается сотрудничеством с аналогичными зарубежными организациями, а также фондами.

Несмотря на это, именно переход социально-экономического развития общества на постиндустриальную стадию обусловил концептуально иное восприятие “мягкой силы” в рамках современного научного дискурса. Данные особенности во-многом обусловлены развитием современных технологий, которые могут иметь различные наименования в рамках гуманитарных наук, но в своем функциональном единстве приводящие к необходимости обеспечивать такую политическую коммуникацию, которая бы не наносила непосредственного ущерба таким специфичным социально-экономическим отношениям.

Так, современная экономическая наука обращает внимание исследования общества так называемого постиндустриального типа, в рамках которого распределение ограниченных благ зависит от использования уже не традиционных факторов производства – земли и физического труда, а от эксплуатации непосредственно связанных с личностью субъекта факторов производства – предпринимательства, капитала, информации. Непосредственная связанность личности субъекта с этими факторами производства видна невооруженным взглядом, ведь эффективность предпринимательства, правильная эксплуатация активов (капитала) и информации зависит от деловых качеств конкретного лица, использующего такие факторы. Экономика потребительского поведения специально вывела для исследования процессов эксплуатации факторов производства термин “человек экономический”. Указанное непосредственно связано с рыночным устройством экономической системы большинства современных государств, так как, только в рамках рынка возможно эффективное (рациональное) использование указанных ресурсов. Масштабная информатизация экономики также породила в экономической науке термин FinTech (финансовые технологии).

Юриспруденция, в свою очередь, выводит концепцию о “поколениях прав человека”, которая на данный момент пополнилась IVпоколением прав, включающее в себя информационные и экологические права вдобавок к традиционным социально-экономическим (а также политическим, культурным) правам. Последнее обусловлено необходимостью учитывать развитие цифровизации экономики и общества в целом, а также осложнением экологической обстановки в мире. Соответственно, юридическому переосмыслению подвергаются традиционные социально-экономические права. Одной из наиболее последних разработок в праве является исследование взаимовлияния права и технологий (LegalTech – юридические технологии).

Системно взглянув на указанные нами тенденции в развитии важнейших гуманитарных наук, необходимо отметить, что именно посредством политического обоснования такие тенденции получают свою поддержку и катализаторы развития. Именно указанные нами новации в традиционных науках как отражение ситуации в обществе обусловили специфику современного политического взаимодействия государств.

Усложнение информационной составляющей постиндустриального общества, создание гораздо более мобильного информационного пространства порождают проблему неспособности отдельно взятого индивида обрабатывать весь массив поступающей информации (феномен ограниченной рациональности). Последнее делает актуальным обращение к формированию так называемых “свернутых текстов”, к которым можно отнести, к примеру, имидж государства или государственного деятеля, рекламу как способ репрезентации рекламируемого объекта. Все перечисленные коммуникативные феномены современного общества вполне способны быть частью “soft power” современных государств. Только посредством формирования таких “сжатых” представлений, в частности, о государстве, появляется возможность привлечь внимание определенных групп населения, когнитивные возможности которых заведомо ограничены в условиях информационного массива, к положительным сторонам своего государства.

Не представляется негативным также конвергенция “мягких” и “жестких” методик рамки понятия “умная сила”. Между тем, акцентуация Джозефа Ная на различиях политических режимов, к примеру, США и Китая, умозаключения об отсутствии, в связи с этим, “мягкой силы” у государства с авторитарным политическим режимом не представляются научно обоснованными. Во-первых, как мы выяснили, “мягкая сила” актуальна в рамках политического курса любого государства. Во-вторых, политические ценности если и рассматривать как элемент “мягкой силы”, то в силу особенностей государства-транслятора “мягкой силы” их место в иерархии “мягких” методик варьируется в зависимости от социально-экономического контекста рассматриваемого государства, его места в рамках современного геополитического пространства, иных переменных.

К примеру, современная китайская “мягкая сила”, её культуроцентричный характер предопределен кризисными обстоятельствами в китайском обществе на фоне возрастающей потребности в углублении реформы “открытости” перед внешним миром в 90-ые гг. XX в.

В целом, стоит отметить, что само наименование китайской экономической трансформации политика “реформ и открытости” предполагала под собой актуализацию идеи “мягкой силы”, что, тем не менее, не вызвало ответа на такую потребность. Полагаем, это связано с тем, что в 1978 г. (год начала реформ) еще не созрела идея трансформации власти с модели “я принуждаю” на модель “я предлагаю”, отсутствовала тенденция цифровизации экономики, либерализация экономической жизни Китая только набирала обороты, контакты с внешним миром только предстояло наладить.

В некотором смысле, китайский политический истеблишмент оказался в тупике – Тяньаньмэнский кризис 1989 г. на фоне падения социалистических режимов в Восточной Европе, “перестройкой” в Советской России, отказом политической элиты КНР от либерально-демократических реформ в политической системе, а также вкупе с экономическим кризисом (инфляция, вызванная увеличением предложения при выдаче кредитов банковским сектором) и развивающимися процессами постиндустриализации общества (развитие которых возможно, как мы выяснили, только при помощи методик “soft power”) определил вектор развития “мягкой власти” КНР - китайская политическая наука восприняла единственно возможный подход в подобных условиях – придать своей “мягкой мощи” культуроцентричный характер.

Именно ориентация на культуру позволила сформировать ядро “мягкой силы” Китая в таких кризисных условиях. Между тем, автор первой работы (ученый Ван Хунин) по спецификации “мягкой силы” в китайских условиях дальнозорко учитывал и другие элементы “мягкой силы” Китая, в том числе, политическую систему.

При этом, современный внешний политический фон весьма благоприятен для развития китайской политической системы – кризисные пертурбации либерального политического режима в Европе и Америке уже привела к победам нескольких крайне правых партий и “популиста” Д. Трампа, что уже вызвало тревогу в политологическом сообществе США. В свою очередь, “коллективность” как стержневая идея “китайской мечты” вполне способна, учитывая кризис либерализма, предложить моральную альтернативу любому желающему – Институты Конфуция всегда открыты к принятию новых членов.

В свою очередь, можно признать, что существуют и такие “мягкие” методики, которые используются любым государством – транслятором “мягкой силы”. В частности, среди таковых можно назвать культуру и образование. Между тем, стоит помнить о том, что с помощью этих “мягких” методик возможно продвижение и других переменных “soft power”. К примеру, очевидна связь между образованием и демократическими ценностями в контексте “мягкой силы” Великобритании или США.

Кроме вышеуказанного также стоит отметить, что, безусловно, хотя политические ценности и не являются элементом, безусловно присутствующим в рамках “soft power”, но специфика политического режима во-многом обуславливает особенности “мягкой силы” государства-транслятора “мягких” методик. Так, доминирование либерально-демократических идей в Великобритании и США обуславливает децентрализацию в деятельности институтов “мягкой силы” этих стран. В свою очередь, авторитарный политический режим Китайской Народной Республики имеет своим последствием централизованное регулирование в деятельности институтов “мягкой силы”.

Отдельного внимания заслуживает рассмотрение опыта составления разнообразных рейтингов “мягкой силы” различным информационными агентствами, а также критерии, используемые при оценке “мягкой силы” того или иного государства соответствующими агентствами. Отметим также, что в самой идее составления рейтинга как способа оценки потенциала “soft power” присутствует доля субъективизма, так как проследить конечный эффект проводимой политики “мягкой силы” представляется затруднительным. Между тем, подобный подход становится все более актуальным и востребованным.

Особой актуальностью также обладают междисциплинарные исследования на стыке политологии, лингвистики, психологии. К примеру, безусловно интересным в контексте изучения “soft power” явилось бы рассмотрение взаимосвязи между изучением иностранного языка и усвоением, в этой связи, ценностей, преобладающих в соответствующей стране. Актуальным также становится выявление взаимосвязи между эффективностью правовых институтов государства и его привлекательностью на международной арене.

Последнее вполне возможно в рамках дискурса “soft power”, логически исходит из динамичности элементов “мягкой силы”. Можно ли, в связи с этим, считать, что в состав “мягкой силы” может входить практически все, что можно сказать положительного о соответствующем государстве? Не явился бы данный вывод предпосылкой для отказа в изучении практик “мягкой силы”, ведь отсутствие возможности ограничить предмет исследования ставит невозможность четкого определения границ исследования того или иного феномена социальной жизни. На наш взгляд, широта предмета исследования является достаточно актуальной тенденцией современного гуманитарного знания. В частности, такие дисциплины, как экономический анализ права (методология на стыке права, экономики и психологии), теория публичного выбора (дисциплина на стыке политологии и теории игр), имиджелогия (дисциплина на стыке политологии, лингвистики, психологии) только подтверждают тенденцию актуальности междисциплинарных научных направлений. Кроме того, именно эти междисциплинарные направления, как правило, наиболее практикоориентированы, хотя и, зачастую, в ущерб формальной определенности терминологического аппарата.

Небезосновательным также стоит считать институционализацию как один из критериев успеха проводимой “мягкой силы” в смысле создания специализированных координационных структур, что, по нашему мнению, способствовало бы более рациональному использованию ресурсов “soft power”.

Отметим, что уровень “мягкой силы” и эффективность, соответственно, “мягких методик” довольно сильно зависит от прецедентов использования средства своего антипода – “жесткой силы”. К примеру, представляется целесообразным говорить о том, что нападение на соседнее государство будет квалифицировано международным сообществом как акт агрессии, независимо от степени развитости “мягкой силы” государства-агрессора.

Между тем, именно последствия применения инструментов “жесткой сил” в годы Второй мировой войны и противоборства, известного как “Холодная война”, являлись объективными предпосылками трансформации понимания силы в международных отношениях.

Синергетический эффект этих объективных процессов породил необходимость в изменении взаимодействия акторов на мировой политической арене. Среди основных тенденций такого “обновленного” взаимодействия можно назвать следующие:

1) Образование наднациональных образований для превенции и разрешения возможных конфликтов участников таких образований;

2) Формирование на базе наднациональных образований институциональных условий для разрешения локальных конфронтаций или “глобальных” проблем посредством, по общему правилу, невоенных методик;

3) Усиление взаимозависимости между странами-участниками политического общения в сфере экономики и социальной сферы как предпосылка для отказа от применения силовых методов коммуникации.

Общим итогом указанных выше тенденций стало нивелирование эффекта силовых методов разрешения противоречий между государствами, “переформатирование” конкуренции между странами на уровень несилового противоборства, что выступило фундаментом для образования специфического политологического термина “мягкая сила” логически интегрирующего в себе исследование антивоенных методов конкуренции и разрешения конфликтов между участниками международного общения.

Список литературы:

1. Батлер Джудит. Психика власти: теории субъекции / Пер. Завена Баблояна. Харьков: ХЦГИ; СПб.: Алетейя, 2002- 168 с.
2. Борох О.Н., Ломанов А.В. (2012) / От мягкой силы к культурному могуществу // Россия в глобальной политике. 4 декабря 2012 г. Режим доступа. – URL: http://globalaffairs.ru/number/Ot-myagkoi-sily-k-kulturnomumoguschestvu-15643 (дата обращения: 08.11.2018).
3. Борох О.Н., Ломанов А.В. От «мягкой силы» к «культурному сотрудничеству» // Россия в глобальной политике. 2012. Т. 10. № 4. Режим доступа. - URL: http://www.globalaffairs.ru/number (дата обращения: 05.11.2018).
4. Братерский М. В., Скриба А. С. Концепция «мягкой силы» во внешнеполитической стратегии CША// Вестник международных организаций. - 2014. -  № 2. - с.130-144.
5. Го Цземинь. Данцянь вого жуань лилян яньцзю чжун жогань наньдянь вэньти цзи ци сыкао = Некоторые мысли о трудностях исследования «мягкой силы» в Китае // Вэньхуа жуань шили лань пишу. Чжунго вэньхуа жуань шили яньцзю баогао. - 2010. – Режим доступа. - URL: http://news.china.com.cn/2011-06/02/content_22700389.htm (дата обращения: 04.11.2018).
6. История государства и права зарубежных стран. Отв. ред. Н.А. Крашенинникова. В 2-х тт. – М.: Норма, 2015. – 720 с.
7. Китайский министр недоволен влиянием рынка на культуру // BBC Russian.com: информационный портал Би-би-си. Русская служба. – Режим доступа - URL:https://www.bbc.com/russian/international/2010/08/100806_china_mass_culture.shtml (дата обращения:02.11.2018).
8. Меньшиков П.В. PR в контексте российской внешней политики. Международные коммуникации. Электронный ресурс. № 1, 2016. Режим доступа: http://www.intcom-mgimo.ru/2016-01/polit-pr (дата обращения: 08.11.2018).
9. Меньшиков П.В.  Информационная политика России. – М.: МГИМО-Университет, 2017, с.135-174; 174-200.
10. Меньшиков П.В. Актуальные аспекты информационного обеспечения российской внешней политики. Медиа пространство многополярного мира: сборник научных статей. / под ред. Ел.В. Мартыненко. М.: РУДН, 2017, с.346-359.
11. Молодяков В. Э. Бренд «Япония»: превращения национальной идеи Глобальные вызовы – японский ответ / Рук. проекта Э. В. Молодякова. – М.: АИРО–ХХI.  2008. – с. 41 – 59 [Электронный ресурс]: Официальный сайт Центра изучения современной Японии. - Режим доступа. – URL:http://kulanov.ru/wpcontent/uploads/2010/11/japanese_response.pdf. (дата обращения – 04.08.2018).
12.  Най, Джозеф. Мягкая и острая сила Китая. [Электронный ресурс]–Режим доступа. – URL: https://inosmi.ru/economic/20180110/241144649.html (дата обращения: 07.08.2018).
13.  Пименова Е.В. Закат “мягкой силы”? Эволюция теории и практики soft power // Вестник МГИМО-Университета. - 2017. - 1(52)- с. 57- 66.
14.  Русакова О.Ф. Концепт “мягкой” силы (soft power) в современной политической философии // Научный ежегодник Института философии и права Уральского отделения РАН. - вып.10. - 2010. -  с.173-192.
15. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций / Пер. с англ. Т. Велимеева, Ю. Новикова. М.: ООО «Издательство АСТ» - 2003. - 603 с.
16. Харитонова Е.М. “Мягкая сила” во внешней политике государства: опыт Великобритании (вторая половина 1990-х – 2010-е гг.): дис. канд. полит. наук: 23.00.04. – ФГБНУ НИУ МЭ и МО им. Е. М. Примакова РАН. -  2017 – 187 с.
17. BIS research paper number 128. The Wider Benefits of International Higher Education in the UK. - 108 p.
18. British Council Annual Report 2009/2010. P. 12. Available at: https://www.britishcouncil.org/sites/default/files/2009-10_annual_report_2.pdf. (дата обращения – 29.11.2018).
19. Culture means business. – London: British Council, 2013. – P. 15. Available at: https://www.britishcouncil.org/sites/default/files/culture-means-business-report-v2.pdf. (дата обращения – 26.07.2018).
20. English language. // Ethnologue [Electronic resource]. Available at: https://www.ethnologue.com/language/eng. (дата обращения – 25.11. 2018).
21. Fukuyama F. The End of History and the Last Man. – New York: Free Press. - 1992. – 403 p.
22. General License No.4. Noncommercial, Personal Remittances Authorized. ­March­24. – 2016. - Available at: https://www.treasury.gov/resource-center/sanctions/Programs/Documents/nk_gl4.pdf (accessed­05.08.2018).
23. Giles K., Hanson P., Lyne R., Nixey J., Sherr J., Wood A., The Russian Challenge.  Chatham House Report. – London. 06.2015. – P. 42.  [Electronic resource]. Available at: https://www.chathamhouse.org/sites/files/chathamhouse/field/field_document/20150605RussianChallengeGilesHansonLyneNixeySherrWood.pdf. (дата обращения – 03.11.2018).
24. Hague W. Foreword. Influence and Attraction. Culture and the race for soft power in the 21st century. –London: British Council. - 2013. – P. 2. Available at:www.britishcouncil.org/sites/britishcouncil.uk2/files/influence-and-attraction-report.pdf. (дата обращения – 04.08.2018).
25. Hall T. An Unclear Attraction: A Critical Examination of Soft Power as an Analytical Category. The Chinese Journal of International Politics 3. – 2010. -  p. 189 – 211.
26. Influence and Attraction: Culture and the race for soft power in the 21st century. / British Council. – London: British Council. - 2013. – P. 4. - Available at: www.britishcouncil.org/sites/britishcouncil.uk2/files/influence-andattraction-report.pdf. (дата обращения – 09.11.2018).
27. Joseph S. Nye. Soft Power. The Means to Success in World Politics. New York: Public Affairs. -  2004. –175 p.
28. Keohane R., Nye J.  Power and Interdependence. World Politics in Transition. Boston: Little Brown and Company. – 1977. - 273 p.
29. Konishi W. "Same Bed, Different Dreams: China and Japan as Soft-Power Rivals." Asia Policy. - № 15 (2013). - p. 141 –145.
30. Mattern J.B. “Why ‘Soft Power’ Isn’t So Soft: Representational Force and the Sociolinguistic Construction of Attraction in World Politics,” Millennium: Journal of International Studies 33. - №.3 (2005). - p. 583 – 612.
31. McGray D. "Japan's Gross National Cool." Foreign Policy. N.p., 11 Nov. 2009.–Available at: https://foreignpolicy.com/ articles/2002/05/01/japans_gross_national_cool (дата обращения – 03.11.2018).
32. Nye J. Smart power. New Perspectives Quarterly, 2009. – Vol. 26. – No 2. – p. 7 – 9.
33. Nye J. "Soft Power." Foreign Policy. - №8 (1990). - p. 153 – 171.
34. Nye J. S., Jr. Soft Power: The Means to Success in World Politics / Joseph S. Nye, Jr. – New York: Public Affairs Group. - 2004. – 191 p.
35. Nye J.  What China and Russia Don’t Get About Soft Power // Foreign Policy - 29.04.2013 - Available at: http://foreignpolicy.com/2013/04/29/what-china-and-russia-dont-get-about-soft-power.
36. Roselle L. Strategic narrative: A new means to understand soft power. Elon University, NC, USA. Media, War & Conflict. - 20147(1). - p. 70-84.
37. Vuving Alexander L. How soft power works. Toronto, September 3. - 2009. - 20 p.
38. Womack B. "Dancing Alone: A Hard Look at Soft Power." The Asia-Pacific Journal: Japan Focus. N.p., 16 Nov. 2005. Web. 2 Aug. 2018 - Available at: http://www.japanfocus.org/-Brantly-Womack/1975.
39. World University Rankings 2015-2016 [Electronic resource]. Available at: https://www.timeshighereducation.com/world-university-rankings/2016/world-ranking#!/page/0/length/25. (дата обращения – 28.11.2018).
40. 王沪宁。作为国家实力的文化:软权力//复旦学报(社会科学版)。出版地：上海市。1993 年第 03 期。页数 95.

“SOFT POWER” IN INTERNATIONAL POLITICAL COMMUNICATION: APPROACHES TO THE INTERPRETATION OF THE CONCEPT

Koshkar-ool A.A.

Institute of business studies Russian Academy of National Economy and State Service under the President of the Russian Federation (RANEPA)

119571, Moscow, Vernadsky Prospekt, 82, p. 1

E-mail: koshkar-ool2017@yandex.ru

Abstract: Modern post-industrial states, in the context of introducing new breakthrough technologies and enhancing globalization processes in the interests of maintaining competitiveness in the sphere of international relations, are reorienting their projecting in international communication from coercive tools to the so-called method of increasing scale "offers". The distribution of limited economic benefits depends on the use of not so much the traditional factors of production - land and physical labor, but rather on the exploitation of factors of production directly related to the personality of the subject - business, capital, information. The effect of coercive methods of resolving contradictions between states is reformatted into country competition of primarily non-violent confrontation, which served as an incentive for the formation of a specific political term “soft power” that logically integrates the use of non-military methods of competition and resolution of conflicts between participants in international communication.

In the article, on the basis of the experience of the United States, Great Britain, Japan and the People's Republic of China, the specificity of approaches to the interpretation of the principles and functions of the policy of “soft power” in the context of political and ideological activity of various countries of the world in the field of international political communication is analyzed. The overall result of the above trends was the leveling effect of the power methods of resolving contradictions between states, “reformatting” competition between countries to the level of non-force confrontation, which served as the foundation for the formation of a specific political science term “soft power” logically integrating the use of non-military methods of competition and conflict resolution between participants in international communication.

Key words: “soft power”; political system; communication